В конце XVIII — первой половине XIX веков русская литература совершила мощный рывок в своём развитии. За считанные десятилетия она стала самой передовой в мире. Имена русских писателей стали известны по всему миру. Пушкин, Толстой, Достоевский, Гоголь, Грибоедов — это только самые известные имена.
Любое искусство существует вне времени, но одновременно оно и принадлежит своему времени. Чтобы понять любое произведение, нужно чувствовать не только его контекст, но контекст его создания. Если не знать, что Пугачёвское восстание было одной из крупнейших угроз существованию Российского государства за всю его историю, «Капитанскую дочку» Пушкина можно посчитать слезливой психологической драмой. Но в контексте того, что государство может шататься, а души людей остаются при этом твёрдыми, приключения Петра Гринёва выглядят несколько иначе.
С течением времени многие жизненные реалии изменяются или утрачиваются. Да и сами писатели не склонны «разжёвывать» детали, на момент написания книги известные всем. Кое-что в произведениях двухсотлетней давности можно понять, наведя простые справки. То, что «души» — это крепостные крестьяне или кто старше: князь или граф, можно узнать в два клика. Но есть и вещи, для объяснения которых требуются немного более подробные исследования.
1. Интересно, что достаточно формализованный этикет русского светского общества и русская классическая литература появились примерно одновременно. Конечно, и этикет, и литература существовали и до этого, но именно в конце XVIII — первой половине XIX веков они стали распространяться особенно широко. Так что грубость иных литературных персонажей вроде Тараса Скотинина или Михаила Семёновича Собакевича вполне можно объяснить незнанием ими тонкостей этикета.
2. В начале комедии Дениса Фонвизина «Недоросль» госпожа Простакова отчитывает крепостного слугу за плохо сшитый кафтан. Одежда, по-видимому, сшита действительно плохо — даже сам импровизированный мастер это признаёт, и предлагает хозяйке обратиться к портному, который научен шить. Та парирует — все портные у кого-то учились, что мудрёного? Рассуждения крепостного она не стесняясь, называет «скотскими». Эта сцена — не преувеличение автора. Всех этих французских гувернанток, куаферов, портных и т. п. могла себе позволить довольно незначительная верхушка дворянства. Большая часть мелкопоместных дворян обходилась прошками, дуньками и фроськами. При этом требования к доморощенным мастерам предъявлялись высокие. Не соответствуешь — пожалуй на конюшню под плети.
3. Многочисленные эпизоды принудительного замужества, описанные в русской литературе, на самом деле, скорее приукрашают действительность. Девушек выдавали замуж, не узнав их мнения, без знакомства с женихом, в массовом порядке. Ещё Пётр I был вынужден трижды издавать указ о запрещении женить молодых людей без знакомства. Тщетно! Водивший в бой многотысячные армии император, перед которым трепетала Европа, оказался бессилен. Долго ещё в церквях вопросы о том, желают ли молодые вступить в брак и добровольно ли их решение, вызывал жизнерадостный хохот в дальних углах храма. Николай I, в ответ на письмо дочери Ольги, просившей благословения на брак, написал: только она вправе решать свою судьбу по Божию наитию. Это было почти вольнодумством. Родители относились к дочерям, как к своей собственности или даже капиталу — замужество преподносилось как спасение для престарелых родителей, остающихся без куска хлеба. А выражение «охранять молодость» означало вовсе не чрезмерную заботу о любимой дочери. Мать девушки, выданной замуж лет в 15, поселялась с молодыми и не позволяла супругу реализовать свои права. Известный петербургский повеса князь Александр Куракин приобрёл свою репутацию к 26 годам. Решив остепениться, он позволил женить себя на дочери княгини Дашковой (той самой подруге императрицы Екатерины, которая просвещение, Академия наук, пьесы и журналы). Не получив ни приданого, ни жены, Куракин терпел три года, и только потом сбежал.
Василий Пукирев. «Неравный брак»
4. Сюжет повести Николая Карамзина «Бедная Лиза» довольно тривиален. Рассказами о влюблённых девушках, не снискавших счастья в любви к человеку из другого сословия, мировая литература не обделена. Карамзин был первым автором в русской литературе, писавший избитый сюжет с позиций романтизма. Страдающая Лиза вызывает у читателя бурю сочувствия. Писатель имел неосторожность довольно точно описать пруд, в котором утопилась Лиза. Водоём стал местом паломничества чувствительных барышень. Только, судя по описаниям современников, сила этой чувствительности была преувеличена. О нравах представительниц знати широко известно через те же похождения А. С. Пушкина или его современников-декабристов. Низшие круги не отставали. В окрестностях крупных городов и в больших имениях оброк редко превышал 10 — 15 рублей в год, поэтому даже пара рублей, полученных от желавшего ласки господина, была большим подспорьем. В прудах же водилась только рыба.
5. В стихотворной комедии Александра Грибоедова «Горе от ума», как известно, две мало связанные между собой сюжетные линии. Условно их можно назвать «любовной» (треугольник Чацкий — Софья — Молчалин) и «общественно-политической» (отношения Чацкого с московским светом). С лёгкой руки В. Г. Белинского большее внимание изначально обращается на вторую, хотя треугольник по-своему гораздо интереснее. В годы написания комедии выдать замуж более или менее знатную девушку стало проблемой. Отцы уверенно проматывали состояния, не оставляя дочерям приданого. Известна реплика одной из подруг А. С. Пушкина, подхваченная светом. На вопрос, кто же выдал замуж сиротку NN, та громогласно ответила: «Восемь тыщ душ крепостных!» Поэтому для отца Софьи Фамусова проблема не в том, что в спальне дочери проводит ночи (надо, сказать, целомудренно) перспективный секретарь Молчалин, а в том, что вроде как бы Чацкий, неведомо где проведший три года, вдруг вернулся и спутал все карты. Денег-то на достойное приданое у Фамусова нет.
6. С другой стороны, обильное предложение невест на брачном рынке отнюдь не ставило мужчин в привилегированное положение. После Отечественной войны 1812 года появилось много героев. Но практика Екатерины, прилагавшей к наградам сотни, а то и тысячи душ, давно закончилось. Увешанный орденами и почётным оружием полковник вполне мог перебиваться на жалованье. Имения давали всё меньше дохода, закладывались и перезакладывались. Поэтому родители «приданниц» на чины и ордена особо не смотрели. Генерал Арсений Закревский, отлично проявивший себя во время войны, а после работавший начальником военной разведки и заместителем начальника Главного (Генерального) штаба, намеревался жениться на одной из представительниц многочисленных Толстых. За девушку по имени Аграфена давали 12 000 душ, поэтому для того, чтобы заключить брак, понадобилось личное сватовство императора Александра I. А вот прославленный генерал Алексей Ермолов после того, как не смог из-за «недостаточности состояния» жениться на любимой девушке, оставил попытки завести семью, и жил с кавказскими наложницами.
7. «Деромантизация» — блестящий термин, выдуманный критиками для описания повести А. С. Пушкина «Дубровский». Дескать, поэт специально опошлил своего героя, описывая его бесконечные петербургские попойки, карты, дуэли и прочие атрибуты разнузданной гвардейской жизни. Заодно был деромантизирован и прототип Троекурова. Тульский и рязанский помещик Лев Измайлов 30 с лишним лет всячески истязал своих крепостных. Измайлов был из тех, кого называли «опора трона» — одной рукой засекал до смерти крепостных, другой формировал ополчение за собственный миллион рублей и сам лез под пули и картечь. Ему сам чёрт был не брат, не то, что император — когда ему сообщили, что Николай I запретил наказывать крепостных с помощью железа, помещик заявил, что император волен делать в своих поместьях что хочет, а в своих владениях он хозяин. Соответствующим образом Измайлов вёл себя и с соседями-помещиками — избивал, вываливал в перьях, а уж отобрать деревеньку вообще было плёвым делом. Столичные покровители и купленные губернские власти долгое время покрывали самодура. Даже приказы императора откровенно саботировались. Когда же Николай рассвирепел, мало не показалось никому. У Измайлова отобрали всё, досталось и чинушам.
8. Практически все литературные герои-офицеры, дослужившиеся до высоких чинов, в глазах читателя уже через несколько десятков лет выглядят старше, чем подразумевали писатели. Вспомним мужа пушкинской Татьяны, героини «Евгения Онегина». Татьяна вышла замуж за князя, причём создаётся впечатление, что это человек преклонных лет. Ему и фамилии-то не досталось, так, «князь N», хотя имён и фамилий в романе хватает. Пушкин, посвятив князю от силы десяток слов, нигде не упоминает, что тот был старым. Высокое происхождение, высокий военный чин, важность — вот о чём упоминает поэт. Но именно генеральское звание и создаёт впечатление старости. Ведь в привычной нам парадигме офицеру, чтобы дослужиться до генерала, нужно много лет, даже если не учитывать известный анекдот о том, что у генерала свой сын есть. Но в начале XIX века в генералах ходили вполне себе, по нынешним меркам, безусые юнцы. В Эрмитаже есть огромная коллекция портретов героев войны 1812 года. Их написал англичанин Джордж Доу по заказу Александра I. На этих портретах старики вроде Кутузова выглядят исключениями. В основном — молодёжь или люди средних лет. Сергей Волконский, получивший генеральское звание в 25 лет, или Михаил Орлов, удостоившийся эполетов генерала в 26, считались молодыми людьми, сделавшими хорошую карьеру, не более. А приятель Пушкина Раевский получил генерала в 29 лет как должное. Они ведь все были записаны в полки с младенчества, выслуги хватало… Так что муж Татьяны вполне мог быть старше жены лишь на несколько лет.
Александр Бердяев стал генерал-майором в 28 лет
9. В повести А. С. Пушкина «Выстрел» есть небольшой эпизод, на примере которого можно понять варианты военной карьеры представителей знати в тогдашней России. В пехотный полк, в котором служит граф Б., приходит молодой человек, принадлежащий к неназываемой, но исключительно знатной семье. Он блестяще воспитан и обучен, храбр, богат, и становится для графа занозой и соперником. В конце концов, дело доходит до поединка на саблях. Вроде бы, обычное дело — новичок в полку, дело молодое, бывает. Однако подоплёка тут гораздо глубже. Выходцы из высшей знати шли в кавалергарды или кирасиры. Это была элита кавалерии. Достаточно сказать, что вся экипировка, начиная с тяжеловесного немецкого коня, и заканчивая семью вариантами уставной формы, приобреталась кавалергардами за свой счёт. Но деньги решали не всё — даже за небольшой дисциплинарный поступок вроде расстёгнутого ворота можно было легко вылететь из полка. Зато можно было познакомиться с девушкой и её родителями без посредничества, что остальным не позволялось. Народ попроще и победнее записывался в уланы или гусары. Вот тут и шампанское из горла дюжинами, и пейзанки на сеновалах — один раз живём. Лёгкие кавалеристы в любом бою гибли десятками, и отношение к жизни у них было соответствующее. Но и у улан и гусар имелись нормы поведения и понятия о чести. И уж, во всяком случае, добровольно из кавалерии в пехоту никто не переходил. А тут представитель видной фамилии, да в провинциальном пехотном полку. Выперли из кавалергардов , не задержался и в уланах, и в отставку не ушёл, предпочтя пехтуру — настоящий, выражаясь современным языком, беспредельщик. Вот граф Б., сам, видимо, очутившийся в пехоте не от хорошей жизни, и взъерепенился, почуяв родственную душу.
10. У Евгения Онегина, как известно, был собственный «барский» выезд. Лошадьми правил кучер, а на запятках кареты стоял лакей. Это была не роскошь вроде нынешних лимузинов. В пароконных колясках могли ездить разве что врачи, мелкие капиталисты и купцы. Все остальные передвигались только на четвёрках. Так что Евгений, поехав на бал в наёмном пароконном экипаже, некоторым образом эпатировал публику. Пешком светские люди могли только гулять. Даже для визита в соседний дом нужно было закладывать экипаж. Прислуга, по настроению, или не открыть пешеходу дверь, или открыть, но предоставить гостю самому снимать и пристраивать куда-либо верхнюю одежду. Правда, такое положение сохранялось примерно до 1830
11. После премьеры «Ревизора» Николай I, как известно, сказал, что ему в комедии Николая Гоголя досталось больше всех. В защиту императора следует сказать, что, во-первых, безудержное взяточничество и чиновничий произвол появились в России отнюдь не при Николае. Во-вторых, император был прекрасно обо всём осведомлён и пытался бороться как с коррупцией, так и с недобросовестностью чиновного племени. Однако все его потуги вязли в бесконечных рядах 40 000 столоначальников, управлявших, по мнению самого Николая, Россией. Осознавая масштаб проблемы, власти пытались ввести её хоть в какие-то рамки. Гоголевское «не по чину берёшь» как раз отсюда. Городничий ругает квартального — в нынешних реалиях это участковый — за то, что тому купец дал два аршина (полтора метра) сукна, а квартальный взял целую штуку (минимум 15 метров). То есть два аршина взять — это нормально. Квартальные в губернских городах имели «левого» дохода до 50 рублей в день (канцеляристы получали 20 рублей в месяц). Пока дело не касалось государственного бюджета, на мелкую коррупцию смотрели сквозь пальцы. Да и воровство казённых денег часто оказывалось безнаказанным.
12. Наивность обывателей в XIX веке доходила до того, что после громкого успеха «Ревизора» кое-кто всерьёз решил, что теперь со взятками покончено. Один из либералов, работавший цензором (!), А. В. Никитенко, в тайном дневнике беспокоился, что теперь исчезнет такая значительная, по его мнению, сила в борьбе с самодержавием, как государственное воровство. Однако опыт даже ограниченных во времени и месте проведения кампаний по наведению порядка показывал — если наказать всех виновных, чиновники исчезнут как класс, а работа государственного аппарата остановится. Да и система, возникшая в военные годы, пронизала аппарат по вертикали. Взятки возили прямо в министерские кабинеты. Поэтому градоначальнику, если он не был подобен гоголевскому Сквозник-Дмухановскому, человеку не знатному и без связей грозил максимум перевод в другую местность после пары лет формальной отставки.
13. Гоголь попал в точку словами городничего, обращёнными к купцу: «Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилое сукно, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще и награду за это?» За давностью лет не понять, снизу зародилась коррупция, или её навязали сверху, но питалась она, что называется, от корней. На того же помещика Измайлова крестьяне начали жаловаться только тогда, когда тот, расширяя свой гарем, вообще запретил в одном из своих имений жениться. До этого отдавали дочек в заботливые хозяйские руки, и ничего. И купцы-персонажи «Ревизора» давали взятки с надеждой на то, что губернские власти закроют глаза на гниль и дрянь в казённых поставках. И крестьяне государственные покупали крестьян помещичьих, чтобы тайком сдать их в рекруты. Вот и разводил руками Николай I: всех наказать, так Россия обезлюдеет.
Рисунок Н. Гоголя к последней сцене «Ревизора»
14. Почтмейстер Иван Кузьмич Шпекин, простодушно пересказывающий другим героям «Ревизора» чужие письма и даже предлагающий дать почитать чужую переписку, не выдумка Гоголя. Общество знало, что переписка перлюстрируется, и спокойно к этому относилось. Более того, сразу после окончания Отечественной войны будущий декабрист Михаил Глинка в мемуарах описывал, с каким удовольствием он и другие офицеры читали письма пленных французов на родину. Никакого особенного возмущения это не вызывало.
15. Русская классическая литература откровенно бедна положительными героями. Да и те, которые есть, иной раз выглядят какими-то чужеродными. Именно так выглядит в «Недоросле» Стародум, совсем не похожий на остальных персонажей. Таков и прогрессивный капиталист Костанжогло, появляющийся во втором томе гоголевских «Мёртвых душ». Писатель ввёл его в действие исключительно в знак благодарности — прототип Костанжогло, русский промышленник Дмитрий Бернадаки, спонсировал написание второго тома «Мёртвых душ». Однако образ Костанжогло вовсе не панегирик. Сын мичмана, поднявшись из низов, за 70 лет своей жизни он создал в России целые отрасли промышленности. Суда, построенные и принадлежащие Бернадаки, бороздили все российские водные просторы. Он добывал золото и производил моторы, а его вина пили по всей России. Бернадаки много зарабатывал и много жертвовал. Его поддержку получали малолетние преступники и выдающиеся деятели искусств, изобретатели и способные дети. Вот он — готовый герой монументального романа! Но нет, русские писатели хотели писать совсем о других личностях. Печорин с Базаровым были милее…
Дмитрию Бернадаки не суждено было стать героем их времени